Pages Navigation Menu

Армен Восканян

Армен Восканян

Интервью длительностью 120 минут с Арменом Левоновичем Восканяном (1964 г. рождения) провел в Ереване  7 декабря 2013 г. Арутюн Марутян.

Армен Восканян (рис. 1, 2) по специальности историк, окончил аспирантуру Института истории НАН РА, около двух десятилетий работал в системе национальной безопасности, полковник в отставке. Дадим слово Армену.

Дед со стороны отца, Тигран Епремович Восканян (родился в 1896 г. в с. Карахач Ведийского р-на), вместе с бабушкой Женей, уроженкой Вана (1902-1985), дядей (брат отца) Мишиком (родился в 1929 г.) и моим отцом, Левоном (родился в 1931 г.), проживали по ул. Налбандян, 106, почти в коммунальных условиях. Дед в 1915-18 гг. служил в царской армии, в 1918-20 гг. – в дашнакской [Первая Республика Армении] армии. После демобилизации, в 1921-26 гг., служил в Ереванской и Канакерской милиции. В 1927 г. вступил в ряды ВКП(б). Как-то после убийства Ханджяна в беседe с соседями зашла речь о том, что “вряд ли это было самоубийством, это было убийством, его убрали с дороги, этот человек хотел что-то делать, чтобы жизнь в стране была лучше”.  И они видели, как другой сосед, который всегда был известен как “доносчик и плохой человек”, проходил под окнами. И те трое соседей говорили между собой: “[Если не ошибаюсь], Акоп проходил под окнами, точно, он  пойдет и продаст нас. Да о чем речь! Продаст! Ни для кого это не секрет”. И на следующий день этих троих вызвали на допрос,[1] а потом квартиры всех этих семей достались тому Акопу. А потом эти дома снесли, то есть и ему они не достались, ну, это были шаткие маленькие домики.

Дед был арестован 9 сентября по решению майора государственной безопасности, начальника Управления НКВД Армении Х. Мугдуси (рис. 3, 4). Его обвинили в том, что в 1927 г. он примыкал к троцкистам, голосовал за троцкистскую платформу, впоследствии скрыл этот факт от партии и продолжал направленную против политики партии троцкистскую контрреволюционную деятельность. И началось судебное разбирательство. В его деле имеется справка о том, что Тигран Восканян предъявленные ему обвинения не признал. Обвинительное заключение было составлено 21 октября 1936 г. и утверждено Мугдуси. Отмечено, что вещественных доказательств не обнаружено, были допрошены пять человек.

И начался следственый процесс, бабушка постоянно ходила в тюрьму ЧК, чтобы передать дедушке еду, одежду и другое. Там, между прочим, она повстречала жену Ваграма Алазана, Маро, с которой свела знакомство, как и с женами некоторых других заключенных такого же рода, и они делились друг с другом сведениями. Потом всем объявили, что их мужьям дали по 10 лет и сослали, потому что перестали принимать от них еду, одежду, а некоторое время спустя бабушке объявили, что она не может жить в Ереване, не должна жить в Ереване. Никакого суда не было.[2]

Семье не разрешалось жить в Ереване до 1944-45 гг. Бабушка с детьми в эти годы в основном была в Лори, в частности, в гор. Кировакане. На жизнь семье кое-как зарабатывала ручным трудом – шила, принимала частные заказы, потом работала в ателье. В этот период, однако, неоднократно приезжали в Ереван, жили у своих родственников; она говорила, что милиция всегда, в лице участковых инспекторов, узнавала об этом и спустя несколько дней приходила предупредить, что достаточно, возвращайтесь, после некоторого времени снова приедете. То есть отношение не было подчеркнуто отрицательным. Соседи, родственники, другие, хоть и знали, что они семья “врага народа”, но пробовали помочь. Правда, были такие, что боялись, но многие проявили доброту, помогали без страха.

 Бабушка была  женщиной очень неразговорчивой, старалась не рассказывать, не говорить, чего-то не сказать. Когда мы спрашивали о сталинских временах, говорила: “Зачем вам это нужно? Какое вам до него [Сталина] дело? Нет дела”. Это был не страх, потому что она без страха говорила: “этот черный пес, этот усатый, чтоб он сдох, всем испортил жизнь, из-за него в стране плохо, стоящих людей след пропал”. Потом с трудом начала рассказывать. И когда начала рассказывать, напряженность уже прошла, и она говорила, что хочет, чтобы мы знали, как было всё на самом деле.

Дед должен был сидеть до 1947 г., 10 лет. С течением времени с бабушкой встречались разные люди, навещали ее и говорили, что видели его [дедушку] в тюрьме, ему хорошо, немного болеет и так далее. Это было и во время войны, и после нее. Рассказывали, что видели его и в ереванской тюрьме, и в Сибири, но где, не конкретизировали. На первых порах сотрудники дедушки не прерывли связи: приходили, помогали семье, еду давали, деньги давали. Среди них была одна женщина, которую бабушка очень хвалила, о которой очень хорошо отзывалась. Она работала с дедушкой и всегда говорила, что убеждена, что дедушка невиновен, его осудили по ошибке, эта ошибка будет исправлена и тому подобное.

В 1940-х, после войны, тот их сосед, который донес, нашел бабушку. И сказал: это я сказал, что они так говорили, но я не думал, что так получится, и прошу простить меня. Бабушка сказала: я тебя не прощаю, пусть Бог тебя простит. Потом рассказывали, что этот человек заболел, перенес тяжелые болезни, долое время лежал, у него были боли и так он умер.

 В 1947 г. дедушка, естественно, не вернулся. Бабушка обращалась куда следует, говорили, что ответа не имеют, и потом дали ей свидетельство о смерти. Там написано, что Ваш муж умер в 1947 г. в Магадане от сердечно-сосудистой недостаточности. Потом, когда реабилитировали, в той бумаге другой год смерти был написан. А когда я смотрел архивное дело, там было написано, что дедушка был расстрелян в 1938 г. в Воркуте, по обвинению в подстрекательстве заключенных к восстанию. Но в связи с реабилитацией в Воркуту был послан следователь из Еревана, он изучил тот лагерь, где был заключен дедушка, и выяснил, что там никакого восстания заключенных не было. Потом было много публикаций о том, что в 1938-39 гг. в Воркуте имели место очень массовые расстрелы заключенных, возможно, и он попал туда[3].

После реабилитации бабушке дали две месячные зарплаты дедушки и посчитали, что со всем покончено. В справке о реабилитации было отмечено, что он оправдан за отсутствием состава преступления (рис. 5)[4]. А бабушка на эту сумму купила два ковра и отдала сыновьям в память об их отце.

Мой отец умер в 1971 г. Дядя [брат отца] умер в 1990-х, но он ничего не рассказывал. Говорил, “не надо”, мол. Когда спрашивали о тех годах, говорил, что “это прошлое, какое вам дело до этого”. С дядей, которому было уже довольно много лет, спорили: в связи с тяжелым положением 90-х гг. он говорил, что “стране нужен Сталин”. А я говорил: “Ты же видел этого “сталина”, он по тебе прошел. Как же ты говоришь сейчас, что нужен “сталин”?” А он говорил: “Нет, нужен “сталин”, чтобы была сильная власть, чтоб покончить с этим бардаком, этим беспорядком, потому что другого пути для страны нет. Если отпустят [вожжи управления страной], значит все рухнет”.  И для него этот образ “сталина” как образ силы существовал всегда.

Когда был принят Закон об архивах, было принято решение, чтобы все ведомства сдали свои архивы в государственный [национальный] архив. И то же самое говорилось об архиве безопасности, в частности в отношении дел репрессированных. И я попросил разрешения изучить дело моего родственника прежде чем сдадут в государственный архив. Я получил возможность его посмотреть. Это было уголовное дело, и все эти истории были в нем отражены: что сосед сказал [донес], сотрудники не согласились с этим решением [осуждением дедушки], они утверждали, что дедушка невиновен, потом об исключении из партии, потом момент расстрела, потом о реабилитации и остальное, все что было. Очень маленькое дело было, всего, наверное, 25-30 страниц. И как правило, все дела были такими короткими, то есть осуждение осуществлялось очень быстро. Хорошо не помню, но вроде бы дедушка проходил не по тройке, а был закрытый суд, в котором никто не участвовал, не знали об этом. И суд АрмССР по гражданским делам осудил дедушку на 10 лет ссылки. Но расстреляли его уже в Воркуте. Я только смотрел материалы дел. Просто прочел. Справка о реабилитации, что мы имеем, это бумага, полученная в 1954 г.

Чтение дела дедушки стало для меня поводом познакомиться хотя бы с доступной литературой, посмотреть, какие истории имеются, насколько они соответствуют нашим семейным историям, и вообще эта тема стала для меня интересной темой. Поделюсь некоторыми мыслями. В научных исследованиях с одной стороны речь идет о том, что в Армении были репрессированы десятки тысяч людей, но потом выясняется, что факты свидетельствуют о том, что этих людей было всего порядка двадцати тысяч[5] и расстрелов было три тысячи[6], что кажется  небольшими числами. Но если присмотреться, то за каждым приговором стоит семья.  С другой стороны, когда говорят  три тысячи расстрелянных, имеют в виду расстрелянных по решению суда. Но если рассматривать пример моего дедушки, то сколькие были расстреляны после в тюрьмах или умерли в ссылке, то есть эти три тысячи не отражают всю действительность. То есть возникают новые вопросы, появляется необходимость новых исследований. Поскольку официальные цифры являются отражением внутриармянских решений. Также и цифра 14000, которая приводится как число высланных в 1949 г. Сколькие умерли в ссылке, также трудно выяснить, а ведь они не входят в число трех тысяч расстрелянных.

Есть еще одно обстоятельство. И о 1936-37, и о 1949 гг. мы можем говорить только о числе сосланных из Армении. Но мы знаем, что во многих частях Советского Союза армяне проживали компактно, и это распространялось и на них. Я слышал много историй о том, что арестов среди армян, проживавших в Грузии, было намного больше, чем среди грузин. То же в Азербайджане. То же в Туркмении. То же в России. Но эта статистика уже не учитывается [в общем числе жертв среди армян]. То есть сосланных из Армении в 1949 г. было 14000, но армян, которые тоже попали в Сибирь из Тбилиси, Баку, Ашхабада, Ростова, может быть, было намного больше. И как сосчитать этих людей? Это тоже очень трудно, потому что я сейчас не представляю возможным поднять материалы из этих источников и вывести цифры по национальной принадлежности.

Проблема люстрации действительно очень важная и очень сложная проблема. Во-первых, если это касается лиц, сотрудничавших с КГБ СССР, от них следовало отказаться в 1991-92 гг. И потом, не надо забывать, что в конце концов Армения в любом случае считалась провинцией и вербовка всех агентов, представлявших ту или иную ценность, утверждалась Москвой. И, скажем, те бумаги тоже там.  С этой точки зрения люстрация в начале1990-х гг. принесла бы нам пользу, потому что этим мы вырезали бы гнойник [имеющаяся в прошлом связь с нежелательнми фактами], освободились бы.

Если вернуться к 1937 г. Тот же “Акоп” в свое время, несомненно, был агентом. Но показания агентов в уголовных делах не фиксируются. Или кладутся в отдельные папки как доказательство оперативной работы. И когда кто-либо хочет познакомиться с каким-либо уголовным  делом, из него изымаются данные, содержащие упомянутые выше показания. Но “Акопа” в данном случае я не могу считать агентом. Может быть, он периодически предоставлял сведения участковому инспектору или обслуживавшему данный участок оперативному работнику: этот сосед то сказал, этот – это. Но обычно такими делами занимались уполномоченные, о которых все знали, что этот человек – “передающий” или “сообщающий”. История того же шпиона Оника[7]. То есть нужно различать. Собственно агент, который завербован и перед которым поставлена задача сделать эту работу – это другое дело.  Бывают злоупотребления со стороны тех же агентов, то есть есть агенты, которые в свое время играли очень отрицательную роль и исходя из личных интересов, и, скажем, предпринимая шаги против конкретных людей. И отделить этот слой тоже очень сложно.

По моему мнению, самое реальное – добровольная люстрация, когда люди – бывшие агенты объявляют (подобных случаев в Армении не было, но они имели место в странах Прибалтики и Грузии), что они в такой-то период времени сотрудничали с КГБ по определенным конкретным материалам. Скажем, были люди, которые говорили: я записывал, что происходило внутри нашего коллектива, кто что говорил и т.д. и сейчас прошу прощения. Но пойдут ли на такой шаг или нет, очень относительно.

Сегодня восстановление справедливости, по-моему, становится очень трудной и двойственной задачей. Скажем, чтó мы считаем необоснованным доносом, чтó – обоснованным доносом, чтó – недопониманием, потому что всё это критерии, за которыми стоят люди. Например, конкретно я могу сказать относительно моего дедушки, что этот самый сосед “Акоп” слышал, о чем эти люди говорили. Но, скажем, в другом случае человек мог абсолютно ничего не говорить, и такой же сосед [“доносчик”] мог пойти и сказать, что я слышал, как он [сосед] говорил то-то. Я не говорю, что от этого вина “Акопа” стала меньше или что его можно считать честным человеком, поскольку он сообщил об услышанном им и так исполнил свой долг. С другой стороны, скажем, есть также некий другой “Погос”, который выдумывал эти истории и так “очищал” свое окружение, свое поле, обеспечивая лично для себя и продвижение по службе и другое. Скажем, писал, что родители такого-то его сослуживца были дашнаками или что в их доме спрятано оружье. Приходили, проводили обыск, оружья не находили, но это был уже второстепенный вопрос – этот человек уже пропал. Одновременно освободилась должность, освободилась квартира, освободилась женщина, чем они и пользовались. Здесь возникает последующий вопрос: эти люди, эти “доносчики”… имели ли они связь с системой безопасности, безопасность использовала их впоследствии? Или это был одноразовый или двух-трехразовый “донос”? Или они проявляли свою инициативу? Это действительно очень сложный вопрос. С другой стороны, возможно, что под воздействием пропаганды того времени этот “доносчик” подчинялся государственному закону своего времени или, как сейчас говорят, он был “законопослушным гражданином” и долг “законопослушного гражданина” заставлял его или подсказывал ему, чтобы он  сообщил органам. Что сделают или не сделают органы – уже не его дело.

Вопрос люстрации – очень сложный, это процесс, процесс, требующий большой работы, и действительно проблематично выявить критерии, определяющие, какие дела следует открывать, а какие нет. Сложно также по чисто техническим причинам. Люстрация, я попытаюсь обобщить, имеет свои и положительные, и отрицательные стороны.  Положительно то, что на самом деле облегчаются от этого груза, потому что это очень большой груз и очень опасное наследие, и это каждую минуту может быть использовано, и думаю, что используется. Этот нарыв должен быть вскрыт. Вопрос в том, как вскрыть, чтобы не навредить. Потому что он заключает в себе и возможность навредить. Прежде всего в том смысле, что следует четко определить критерии: что мы поймем, делая это и говоря об этом, и кто должен этим заняться.

В Германии было несколько по-другому. Они просто опубликовали материалы “штази” – безопасности ГДР, имевшей огромный агентурный список.  Без долгих раздумий. Потому что ФРГ 40-50 лет считала, что “штази” ее враг. И там раскрывали дела врагов. И Германия демократической части, исходя из интеграции, считала, что этот нарыв лучше вырезать и всё представить общественности. Был огромный бум, когда были выявлены архивы “штази”. Например, выяснилось, что каждый из супругов был агентом другого отдела и они писали доносы друг на друга с большой немецкой педантичностью. Это вызвало не вопросы. Муж писал на жену, жена на мужа, брат на брата и так далее. Это вызвало шок. Им, и агентам, и сотрудникам “штази”, было запрещено занимать государственные должности в течение пяти лет, были самоубийства и тому подобное.  После этого все вошло в свое русло. Для Германии это было в конце концов и использование своего прошлого опыта. Ведь у нее имелся опыт денацификации. И я где-то читал, что закон Федеративной Германии о денацификации действовал намного строже, чем в Демократической Германии. То же было и в странах Прибалтики, там тоже опубликовали эти списки. Болгария начала публиковать списки. Без расследования, без судов, просто опубликовали.

В странах Восточной Европы делают еще одно. Они просто публикуют список государственных должностей и говорят, что эти должности не может занимать агент. И если на этих должностях есть агенты, пусть они подадут в отставку, уйдут с работы. Если нет, мы должны выявить этих агентов. И такие случаи были. Болгары взяли и опубликовали список тех послов Болгарии, которые были агентами. Выяснилось, что посол Болгарии в Армении тоже был агентом. Но потом этот человек продолжал работать. А что было потом, не знаю. Может, верная дорога эта.

Я думаю, что если бы мы в 1990-91 гг., когда приняли Декларацию независимости или провозгласили независимость, началась эта работа, мы бы сейчас имели другие результаты. Но с другой стороны, тогда была война, потом, когда установился мир, говорили, что в любой момент война может возобновиться, и то же говорится и сейчас, и на этом фоне ввергнуть общество в встряску, в шок, подвергнуть испытанию – не думаю, что это на самом деле будет плюсом. А с другой стороны, оставить этот дамоклов меч над головами людей и иметь эту ловушку, в которую можно затянуть и манипулировать людьми, – это очень большая роскошь для нас.

То есть этот вопрос прежде надо решить теоретически – от чего в конце концов отказываемся и что выявляем. Сейчас очень легко говорить – открыть агентурные списки. Но так не бывает.

Да, этот идейный постулат был применен для усиления власти личности.   Потому что вождю нужно было очистить это поле, и, естественно, все, сверху донизу, на своих местах использовали это положение: скажем, один круг был уничтожен в масштабе республики, один круг – в масштабе города, один круг – в масштабе села, один круг –  в масштабе учреждения, и все воспользовались этим.  И это стало огромным  числом, и сейчас считается, что было до 26-27 миллионов заключенных, то есть 10%  населения. Очень большие числа, громадные числа. В этом смысле, естественно, был эффект лавины. Потом, когда попытались остановить это, было уже не так легко.

Я считаю, что демократию можно упрочить, зная о  1937 и 1949 гг. Однозначно. Чтобы попытаться искоренить из людей этот страх. Потому что этот страх сидит в людях. Но может быть и противоположный  эффект – люди станут больше бояться, страха у людей станет больше. То есть подскажем еще, что может быть и так.


[1] В уголовном деле (Национальный архив Армении, ф. 1191, с. 4, д. 1389) также отмечено, что причиной ареста Тиграна Восканяна явилось заявление его соседа, с которым у них были распри, о том, что он троцкист, самоубийство Ханджяна считает убийством, держит дома маузер, поддерживает связи с родственниками-дашнакцаканами, поданное 2 сентября 1936 г. По характеристике Армена Восканяна, “подобные “соседи”, “сотрудники”, “родственники” служили оружием в руках органов безопасности, которые поощряли подобную деятельность, зачастую не вникая в достоверность и даже нелогичность клеветы”.

[2] На самом деле 28 ноября 1936 г. Особое совещание при НКВД СССР по 67-й статье Уголовного кодекса АрмССР приговорило Тиграна Восканяна к пяти годам исправительных работ по обвинению в контрреволюционной, троцкистской деятельности.

[3] В уголовном деле отмечено, что при отбывании наказания 23 апреля 1938 г. по решению тройки управления НКВД “Дальстроя” Тигран Восканян был приговорен к высшей мере наказания по обвинению во вредительстве, саботаже и периодической агитации троцкизма на шахте “Пятилетка”. Он был приговорен к расстрелу в результате клеветнического доноса двух других заключенных. Из материалов дела становится ясно, что жертвами стандартных обвинений этих заключенных стали многие невинные люди. По формулировке Армена Восканяна “и в местах заключения доносчики продолжили свое черное дело, пользуясь покровительством руководства, что помогало им существовать в адских условиях”.

[4] 15 июня 1957 г. судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда АрмССР постановило отменить обвинительный приговор Особого совещания при НКВД СССР Тиграна Епремовича Восканяна и прекратить дело за отсутствием доказательств преступления.

[5]  Согласно данным  Арменака Манукяна, исследовавшего  политические репрессии в СССР в 1920-1953 гг., в Советской Армении за этот период политическим преследованиям подверглись 41646 человек, из которых за 1920-1930 гг. – 2646 человек (из которых 1246 человек были приговорены к разным срокам заключения и расстрелу, а 1400 бывших военных были сосланы в Россию, в Рязань), за 1930-40 гг.  – 18 000 человек, за 1940-53 гг. – 21 000 человек. См.: Арменак Манукян. Политические репрессии в Армении в 1920-53 гг., Ереван, 1999, с. 229-239 (на арм. яз.).

[6]  По данным Арменака Манукяна 4639 человек были приговорены к расстрелу только в 1930-38 гг. См.: Арменак Манукян. Указ. соч., с. 20.

[7] Речь идет об одном анекдоте, относяшемся еще к временам “холодной войны”. Характерно, что единственный армянский вебсайт (http://asekose.am/hy_AM/news/11/110010-news-armenia.html), где пересказывается анекдот, представляет его в ошибочной культурной среде. То есть первое предложение приводимого ниже анекдота следует читать приблизительно так: “США в Армению, в Гюмри, засылает агента по имени Оник…”, а дальше как в тексте.

“Армения в США засылает агента по имени Оник для выполнения тайных разведывательных операций с сохранением конспирации. Связь с ним должна осуществляться только через другого агента. Этого агента посылают, чтобы он встретился с Оником, и объясняют, что Оно – очень секретное лицо и тому подобное. Одним словом, объясняют, как найти засекреченный дом Оно, который находится в здании рядом с какой-то аптекой.

Этот второй агент едет в США [следует читать Гюмри. – А.М.], начинает искать Оника и спрашивает у случайного прохожего:

– Простите, не скажете, где находится аптека?

– Нет проблем, отсюда идите прямо и сверните налево, спросите, где дом шпиона Оника, все вам покажут, а прямо рядом с его домом аптека…”.

[nggallery id=43]

 

Share