Ноем Аршакян

С Ноем Смбатовной Аршакян (рис. 5/1 – 5/4) в деревне Татев Сюникской области беседовал, записал ее историю 12-го июня 2012 г. и представляет ее в сокращенном варианте Арутюн Марутян.

Ноем Смбатовне Аршакян (девичья фамилия – Акопян) 70 лет (1942 г. рожд.).  По состоянию на 1949 год семья состояла из родителей: отца – Смбата Акопяна (около 49 лет) и матери – Манушак (Меши) (около 42 лет); братьев: Валода (19 лет) и Серёжи (11 лет) и сестер: Забел (21 год) и Ноем (6 лет). Брат Егише и сестра Лусик были уже женаты, и их не сослали.

Еще в начале разговора Ноем отмечает: “Почему сослали именно нас? Не знаю. Семья наша была очень простой. Отец был человеком безропотным (арм. – «խեղճ», жалкий, несчастный) и очень бескорыстным. Мы просто-напросто не знали, никто из нас не думал, что такие дела, что нас сошлют. Мать проснулась рано утром, подоить корову. На машине приехали, остановились, отобрали бдью прямо из рук у матери (ну, раньше-то ведер не было, мы это бдьей называли (арм. – «բըդյա», от русск. “бадья” – прим.), говорят: “Матушка, пройдите внутрь”. Мать так всё и бросила, тесто там [замешенное] было, она хлеб испечь собиралась (тогда маленькие хлебцы пекли, в те годы ведь многого [продуктов] не было), а они, мол, “нууу, ссылаем!”. Этот день я помню полностью. Сказали “ссылаем”, да не сказали, за что. Они на больших машинах приезжали – на «Урале”. На сборы где-то час дали, очень мало времени. Пришедшие все русскими были, армян не было”[1].

По мнению отца Ноем, фамилию их семьи внес в список их односельчанин Епрем Григорян, который в те времена был “чекистом” (работник гос. безопасности) в Горисе. Отец оправдывался, что несмотря на официальное обвинение, он никогда не участвовал в “монастырской битве” между Нжде и большевиками.

Ссыльных повезли в Капан, “сразу же загрузили в громадные товарные вагоны, там двухэтажные нары были: сверху и снизу, запихнули туда. В нашем вагоне 14 семей было”. “Путешествие” длилось 17 дней: “В вагоне дыра была, тканью ее заграждали, там и делали [справляли естественные нужды]. Поезд останавливали три раза в сутки. С соседними вагонами никакого общения не было: сказать чего, словом перекинуться, детьми поиграть… Не, не было такого. Они следили. Сколько вагонов было, я не помню, но эшелон был очень длинный. Солдаты все русскими были, армян не было”.

Сосланных поселяют в доме немецкой “бабушки” в небольшом поселке Ленино Знаменского района Алтайского края. Одну комнату выдали им, а в  другой осталась семья немки: “с немцами приспособились”. На поселении родители работали на колхозе, сестра пасла овец, Валод был кузнецом, а она и Серёжа посещали русскую школу. Спустя некоторое время им выдали корову, но на год хлеба все равно не хватало, по “норме” выдавали. У Ноем осталось впечатление, что “жизнь там была легче, лучше. Там ничего вручную не делаешь, везде механизация, картошку трактор сеет, сено колхоз привозит, вот содержишь ты корову, так вопрос с сеном они [колхоз] решают. Да, но все же во всем у нас недостаток был. Ну, в общем, жизнь сложная была, чтоб сказать, что в достатке жили – это нет”. Старшая сестра вышла замуж: “барцраванский[2] парень был. Мать куру зарезала, одной курицей – стол накрыла, всего пару человек пришло. Без свадебного платья, без чего-либо там особенного – пришли, повели к себе в дом”. Сережа во время работы на помповой станции потерял руку, на шесть месяцев лег в знаменскую больницу, где его периодически навещала и поддерживала продуктами переехавшая с семьей в город “бабушка”. Местные жители не умели делать сыр из овечьего молока, однако армяне могли обеспечивать себя сыром.

Как произошло освобождение? “Ну, пришли они, зашли в дом, он то ли тетрадку, то ли книгу какую-то, я не знаю, раскрыл, читает, ну, русский был, говорит по-русски: “Вы можете уже уехать””. Уже в Татеве Ноем пошла в армянскую школу, училась там четыре года, а в шестнадцать лет вышла замуж (рис. 5/5, 5/6): “[Смеясь] С Сарменом [первенцем] школу (вечернюю) в десятом классе окончила”.

Все сосланные из Татева вернулись в родную деревню. Только сын Цатура, Коля Багдасарян, который в ссылке женился на немке, “приехали сюда, но не смогли приспособиться. Немка сказала: “Это Татев – ссылка, а не Алтай””. Ноем тем не менее считает, что «но мы все же верно поступили, что вернулись – ну, земля, она зовет, родина зовет”. После возращения никто ни на них, ни на других сосланных косо не смотрел: “Отношение к нам было обычное”.

Ноем очень переживает оттого, что “сослали, увезли, осталась я безграмотной, образования [высшего] не получила, а теперь ни пенсию мне не поднимают, ни льгот не дают. А в чем я провинилась? На ком вина [за ссылку] была? Я по телевизору слыхала, что на Сталине. Это его приказ был. Но, вот почему из Сваранца [соседняя деревня] никого не сослали? Вот почему Мгумян [вероятно, председатель колхоза или сельсовета] сказал, что, мол, у нас дашнаков нет. Кто был виноват? Сельсовет! Нет. Отец мой не считал, что Сталин был виноват, я от него такого не слышала. Сталина мы тогда почитали. Имена-то он написал [Епрем Григорян]. А невестка наша [жена сына, Давида] – его правнучка [смеется]. Нууу, вражды-то никакой нет. Она [невестка] тоже об этой истории знает. Мы когда чего говорим, она и отвечает: “А я-то что могу поделать?”. Нет, стукача когда встречали, ничего не говорили. Ну а что говорить-то? Он умер своей естественной смертью. Мы просто знали, что его вина была”.

Ноем считает, что “нужно, чтобы про [19]49-ый год [про ссылки] сегодняшнее поколение тоже знало, как оно было. [19]49-ый год – это же история, то, что нас сослали – пускай знают, знают, как историю. Пусть и об этом напишут в книгах по истории, чтобы помнили. Вот я деревенская, но ведь в свое время в школе хорошо училась, в чем моя вина? Со старшим сыном десятый окончила. Сижу теперь неграмотная. Но моя-то вина в чем?! Разве не верно говорю?”